Сибирские мученики. Часть 4.
Очерки из жизни приисковых рабочих.
Кроме вольных наемщиков на прииски, были и невольные…
В этот день в деревне Перепрягиной, в десяти верстах от Озернова, в доме старшины, по случаю приезда волостного головы, собралось деревенское «обчество».
В тесной избе было душно и жарко, пахло демленными шубами, дегтем и квашенными овчинами… Голова приехал «выбивать подати». По случаю такого важного дела, он был порядочно навеселе и, сидя за столом, куражился, на сколько было у него уменья и толку, пред своими нечиновными собратьями. Рядом с головой, по одну сторону, сидел деревенский старшина, по другую – писарь-поселенец.
Голова бранил недоимщиков за леность и нерадение и, приглаживая жирно намазанные коровьим маслом волосы стращал неисправных плательщиков «описью». Писарь «проходил ересты», т.е. просматривал список перепрященцев, в котором обозначалось количество подушных окладов с отметкой уплаты.
Голова был мужик не грамотный: ему «докладывал дела» и объяснял все деревенский писарь. Писарь поочередно вызывал из толпы неисправных плательщиков и тех, за которыми присчитывалось много недоимок, записывал на отдельную бумажку. Очередь по списку дошла до крестьянина Лучкова.
— Лучков! – крикнул писарь.
Из толпы отделился Лучков, бедный, невзрачный мужик, худощавый, низенького роста. Лицо его выражало не то испуг, не то какую-то безысходную тоску.
Голова подперся одной рукой в бок, а другой барабаня пальцами по столу, важно, по-начальнически поднял глаза на Лучкова, смиренно стоявшего пред грозным ареопагом.
— За тобой, приятель, причитается… Сколько за ним? – спросил он писаря.
— Двести рублей пятьдесят восемь три четверти копейки! – громко и с особой отчетливостью отчеканил писарь и с каким-то торжествующим видом посмотрел на мужиков, точно хотел сказать: «не бось, ни одной четочки не убавим: подавай сполна!»
Лучков тупо и как-то безстрастно смотрел то на «голову», то на мужиков. В толпе зашевелились, передние даже отодвинулись назад от стола: такая громадная недоимка поразила всех. Голова молча смотрел на Лучкова.
-Давай деньги! – грозно крикнул голова: — подавай деньги! Нам ждать, братец нельзя больше!..
Лучков молчал.
— Как же ты теперь думаешь? – допрашивал голова: — да говори же!..
— Я, ведь, сдал эти дентги, ваше почтение, писарю волостному, Осипу Михайловичу, — тихо проговорил Лучков.
— Сдал, так давай квитанцию!
— Квитанцию-то он у меня взял назад: учет говорит, будет…
— А нет квитанции, так плати! Словам, брат, не верят; мало ли ты што будешь показывать!.. Видно промотал?..
Лучков молчал. Из толпы вышел и подошел к столу мужик почтенной наружности и смело заговорил:
— Мы не замечали за ним, ваше почтение, никаких гулянок, али штобы тратил как мирские деньги… Надо быть, не продоставлено в волосте, в бумагах, ошибкой вышло дело-то.
— Ты платить, што ли, за него вызываешься? – гневно крикнул голова, которого раздражало всякое постороннее вмешательство в его чиновничьи дела.
— Зачем вызываюсь платить! Я, значит, так только об нем… человек смирный…
Лучков как-то странно посмотрел на мужичка, и смутная надежда блеснула в его кротких, печальных глазах.
— А не хочешь платить, так не в свое дело и не суйся: знай курица свой шесток! – нравоучительно заметил голова.
Мужик посмотрел на Лучкова и попятился назад.
— Есть у тебя какое имущество? – обратился голова к Лучкову.
— Есть скотишко, — ответил Лучков.
— Говори, што у тебя есть, а ты пиши.
— Две кобыленки, конь, две коровы, телка, овец с десяток, две свинки…
— Верно, старики? – спросил голова.
— Верно! – отозвались мужики.
— Ну, кобыленку да телку мы оставим тебе на разживу, а остальное продадим. Это брат, как ты уж хочешь: хоть матушку репку пой! Вот тебе и сказ весь!.. Ступай!
Лучков переступил с ноги на ногу и на поларшина подвинулся в сторону, что означало, что он ушел.
Выкличка началась снова. Место Лучкова занял другой, потом третий, и т.д.
Перебрав всех недоимщиков и записав их имущество, голова с понятыми и присяжными оценщиками отправились описывать «имущества».
Пошли у Лучкову.
— Где скот? Показывай! – командовал голова, входя в убогий, загороженный жердями дворишко Лучкова. Толпа мужиков валила вслед за головой Явились покупатели, деревенские же мироеды и целовальники, всегда с радостью готовые поживиться на счет несчастья ближнего.
Лучков повел нежданных гостей в пригон, где рылись в соломе три лошади и три коровы. Сквозь слезы смотрел он на своих поильцев и кормильцев.
Оценщики обошли скот, посмотрели со всех сторон и назначили самые низкие цены. Покупатели ощупывали и осматривали товар и набавляли копейками.
Лучков ушел со двора в избу.
— Они чево это пришли? – спросила жена.
— Продавать!.. – ответил Лучков.
Баба, как по покойнике, завыла, глядя издали на мужиков, ребятишки за матерью заплакали навзрыд…
Лучков сел к столу и молча повесил голову. Теща его, дряхлая старушка с заплаканными глазами, торопливо засуетилась по избе и начала перебирать в лукошке какие-то тряпицы. По лицу ее заметно было, что она решилась на какое-то важнее дело. Окончив переборку разного хлама, она, запинаясь, выбежала во двор и подошла прямо к голове.
— Вот, батюшка, за зятька-то возьми!.. Пожалей его для малых ребятишек!..
И она протянула к голове дрожащую, костлявую руку, в которой была пятирублевая ассигнация.
— Похорониться берегла, — добавила она: — да уж возьми… Похоронят так. – Старуха заплакала горькими слезами.
Голова небрежно взял деньги и сунул их в карман.
— Отметь! – кивнул он писарю.
Этим героическим подвигом старуха хотела спасти своего зятька и отдала за него заветную, многолетнюю бумажку, сколоченную долгими трудами. Она берегла ее на гроб да на саван, а тут не пожалела, отдала. Но и эта, назначенная для могилы, жертва не спасла бедного Лучкова и ни на волос не облегчила его горькой участи. Мироеды раскупили скот и погнали его со двора хворостиной. Лучков посмотрел в окно, упал головой на стол и зарыдал. Ему вторила жена и теща и помогали ребятишки.
Голова вошел в избу.
— Ну полноте, што развылись!.. Ты, Лучков, собирайся, поедем со мной в Иваново: на прииски тебя велено заложить… Собирайся, — через час поедем…
Лучков не поднимал головы.
На лицах мужиков, присутствовавших при продаже скота и бывших свидетелями тещиного подвига, отражалось тяжелое чувство. Молча, опустив головы, неспешно шли они за своим начальником.
Покончив «опись», голова сидел за столом в доме писаря; на столе кипел самовар и стояла бутылка с водкой; он благодушествовал от сознания исполненного долга и был в самом веселом расположении духа.
Через час Лучкова везли на подводах в село Иваново «закладывать» на прииски и к вечеру того же дня привезли в Ивановское волостное правление, куда приехал и голова.
— Лучкова привезли? – спросил он, вылезая из саней и снимая с себя доху.
— Привезли, — ответили недельщики: — там он, в волости…
— Ну, Лучков, пойдем, брат, на базар, — острил голова над злополучным Лучковым.
Пошли на квартиру доверенного.
— Наше вам почтеньеце, Лука Савич! – говорил голова, стараясь быть как можно более развязным.
— Здравствуйте, Прохор Иваныч!
— Привезли мы вам товарец, — хихикая говорил голова: — вот посмотрите! – И он указал на темную переднюю.
Лука Савич взял свечку и вышел посмотреть, что это был за товарец: там стоял Лучков.
— Ну, товарец-то, кажется, плоховат, Прохор Иваныч, — внимательно осматривая Лучкова, говорил Лука Савич.
— Полноте, што за плоховат! Мужик бойкий, расторопный, отработает лучше лучших…
— Бывал на приисках? – спросил Лука Савич Лучкова.
— Нет, Бог миловал…
— Вот видите: он еще первый раз…
— Ничего, будьте уж добры… Господин заседатель усердно просил… Уж не откажите…
— А сколько нужно за него?
— Да всего-то много, хоть половину-то, и то хорошо.
— Однако ж сколько?
— Да он должен двести рублей… замотал…
— Ой, ой, ой! Ну, брат, видно, ты птица с носом!
Лучков хотел что-то сказать, но губы его задрожали, горло перехватило, он переступил только с ноги на ногу и начал смотреть куда-то в сторону, на печь, точно рассматривал путешествующих по ней тараканов.
— Катерину за него пожалуйте…
— Нет, что вы!.. не отработает ведь он… Его не иначе как назначат на поторжные работы; ну, шесть, семь рублей положат ему; вот вам всего сорок рублей, и цена ему вся. Да больше он не стоит!
— Полноте, Лука Савич, не скупитесь!.. В гурту-то он у вас уйдет. Вот завтра я вам таких ишшо молодцов предоставлю, што любо, и возьму не дорого…
— Не знаю, право, што мне и делать с этим гусем.
— А вы завтра поговорите с Кирилой Карпычем – писарем… Сойдетесь, может, как. Вот его увольнение – извольте. Надо же его как-нибудь упаромить!
— Хорошо-с.
— Ты Лучков, приходи завтра в волость, а сегодня иди на фатеру…
Лучкова продавали, о нем рядились, его браковали и выхваляли, а он молча слушал этот торг и, также молча, вышел на улицу.
Долго стоял он среди улицы, точно придумывал что-то… До него доносилась пьяная разгульная песня разгульных приискателей и пискливые звуки гармоники…
После долгого раздумья он снял шапку, почесал голову и, глубоко вздохнув, пошел ночевать к знакомому.
Но такая тяжелая доля выпала не одному Лучкову!..
Стретенский.
Опубликовано в 1886 году.